Вот такая история припомнилась мне, хотя разговор шел об истории и политических реалиях. Почему? Пусть каждый решает сам…
В тот год в классе из новеньких были только я и ещё один… Вторым новеньким был третьегодник, вернувшийся из колонии для малолетних преступников, и звали его Сережа Чистяков. Много имён стёрлось из моей памяти, но это запечатлелось надолго. Слухи об его прошлом клубились по коридорам и классам школы: то ли убил, то ли ограбил, то ли… Был он на полторы головы выше всех одноклассников, худой, белобрысый и двигался подобно змею – то он слева от тебя появится, то справа. Говорил тихо и вкрадчиво, а приказы отдавал спокойно и односложно, чаще просто варируя интонации в слове «ну». Перечить ему никто не решался.
Я тоже была новенькой и, никого ещё толком не зная, смотрела на всё происходящее как на спектакль. Действие было пока в самом начале, имена действующих лиц, а тем более исполнителей, мне были незнакомы, но спектакль стремительно набирал темп и, где-то к концу первой недели, весь класс был в безоговорочном подчинении у Чистякова.
Отношения со мной у него явно не складывались. Состояние серой перепуганной массы в классе никак не вызывало у меня желания познакомиться с кем-то поближе, его приказы я просто молча игнорировала, да и он, видимо, решил пока не тратить на меня время, укрепляя свой растущий не по дням, а по часам авторитет у насмерть запуганных одноклассников.
Поведение учителей по отношению к Чистякову тоже слегка озадачивало: всё больше подобострастие и осмотрительность. Они всячески пытаясь не замечать явного произвола с его стороны, а если, по неосторожности, натыкались на что-то вопиющее – отводили взгляд, переводили тему, спешили по срочным делам, не вмешивались… и неизменно улыбались ему своими самыми благосклонными улыбками.
И Серёжа, оказавшись в столь благоприятной среде, разошелся не на шутку…
Ему стало мало смиренного подчинения и задумал он охватить всех одним общим гнусным деянием, «чтобы и не пикнули». Выбрав самого мелкого и хрупкого мальчонку в классе, он назначил его главным «козлом отпущения». Каждый раз, когда настроение Серёжи портилось или, наоборот, улучшалось, он заставлял кого-нибудь из класса издеваться прилюдно над этим заморышем: бить, щипать, пинать ногами или просто плевать в его сторону. Атмосфера в классе становилась всё более удушливой и я, по возможности, пыталась не находиться там ни на переменах, ни после уроков.
По утрам я пыталась приходить в школу к самому звонку, но в тот день пришла чуть раньше.
Хотя было ещё достаточно рано, весь класс был уже в сборе. Все столы и стулья были аккуратно расставлены по стенкам и только в центре комнаты стояли два соединённых стола, образуя своими перекладинами для ног что-то типа загона. В этом загоне, прикрывая голову руками, сидела жертва, тот самый мальчонка, а все остальные стояли вокруг, положив руки на столы и по команде Чистякова пинали его ногами. Если кто-то уклонялся или бил не точно, Серёжа хлестал его линейкой по рукам… Такая вот дисциплина… Приказы Серёжа отдавал тихо, спокойно… весь класс работал старательно и молча, и кроме приглушённых всхлипов избиваемого, ничего не нарушало рабочую атмосферу в помещении… И тут меня прорвало!
— Да вы что ИДИОТЫ! – заорала я. Оттолкнув стоящих у стола, я раздвинула одним рывком столы и за руку выдернула оттуда перепуганного заморыша. В комнате повисла зловещая тишина… Меня колотило так, что я, практически, потеряла дар речи. Класс с ужасом смотрел на Чистякова, а он, с недоумением, на меня…
— Садист! – крикнула я ему – А вы все идиоты! И ты заморыш – придурок!
На моё счастье, в этот момент зазвенел звонок и в класс вошла учительница. Одноклассники стали торопливо приводить помещение в порядок, а педагог предпочла не задавать лишних вопросов. Остаток дня прошёл, на удивление, спокойно. Чистяков был молчалив, поглядывал на меня исподлобья, а все остальные, в его присутствии, обходили меня стороной, а без него, стыдливо опускали головы. Говорить было не с кем, но на какое-то время в классе наступил покой и даже заморыш смог вздохнуть спокойно.
К концу первого месяца учёбы в школе в актовом зале организовали вечер с танцами. Идти на вечер мне не хотелось, я тянула время и пришла с опозданием. На школьном дворе, у входа в зал, под единственным тусклым фонарём, меня поджидали все мальчишки нашего класса, сбившись в одну мощную кучку, а чуть поодаль, с видом победителя, стоял Чистяков.
Отступать было некуда и, попытавшись принять максимально независимый вид, я подошла к заслону. Минута напряженного молчания была нарушена шипящим «Нууу?» Чистякова. Мощная кучка продолжала молчать. «Ну и?» — стараясь говорить как можно спокойнее, переспросила я. Молчание… Я решила просто обойти их и войти в зал, но Чистяков преградил мне дорогу. «НУ?» — повторил он, выходя из себя, и пытаясь дать подзатыльник одному из мальчишек.
От толпы отделилась чья-то тень и дрожащий от страха голос произнёс: «А ты знаешь, что идиот — это болезнь? Это такое заболевание, когда… ну как… придурок, умственно-отсталый и слюна изо рта и говорить не может…» Страх отпускает, но я совсем не понимаю при чём тут психические заболевания. Чистяков смотрит на меня с усмешкой. «У тебя отец врач – ты должна была это знать!» — переходя на фальцет, выкрикивает кто-то из толпы. «Знать о чём?» — связь между идиотизмом, профессией моего папы и «тёмной», которую мне собираются устроить, я не улавливаю. «Ты называешь нас ИДИОТАМИ! Это нас оскорбляет и мы решили тебя наказать за ЭТО!» — уже совсем в истерике кричит толпа. «Ну, теперь поняла за что?» — вопрошает Чистяков, довольный своей изобретательностью и добавляет, с чувством превосходства: «Я сам проверил в энциклопедии. Идиотизм – это болезнь! А они то здорооовы…»
Страх как рукой сняло. «Вы и правда идиоты, хотя пока и не клинические» — говорю я: «А ещё вы трусы» — вдруг мне в голову приходит гениальная идея и я добавляю, не моргнув: « Кстати, у нас сейчас гостит мой дядя – мастер спорта по боксу. Ещё дня два погостит… Можно пройти в зал? Или ещё есть вопросы?» И они расступаются, пропуская меня вперед.
Надо отдать должное Серёже, он не успокоился. Правда затаился на пару дней – выходные были… Когда в понедельник я зашла в класс, меня ждала новая постановка под руководством Чистякова. В проходе между партами стояли мои одноклассники двумя стройными рядами, лицом друг к другу. У меня не оставалось никакого выхода, кроме как пройти между ними. В тот момент, когда я вступила в этот живой коридор, Чистяков скомандовал своё знаменитое «НУ?» и все по его команде стали ритмично повторять одну и ту же фразу: «Сара, где твой Абрам?».
Исчерпав все свои интеллектуальные усилия на статье из энциклопедии об идиотизме, мой противник решил применить более действенный, как ему казалось, метод. Выкрав в выходной классный журнал, он нашёл неоспоримый компромат – моё еврейство и сейчас решил бить наверняка. Меня это позабавило ещё больше чем идея с оскорблением идиотов. Национальность свою я никогда не скрывала, да к тому же моего любимого дедулю звали Абрам, а не менее любимую бабулю Соня (что вполне эквивалентно Саре). «Друзья мои» — отвечала я им, направо и налево – «они оба живут в Вильнюсе». Именно там они и жили в то время, но моего юмора никто не улавливал. Экзекуция продолжалась несколько дней подряд. Прямо у порога класса, видя обречённые шеренги с опущенными головами, я говорила: «Всем привет! На ваш вопрос – они всё ещё в Вильнюсе». Чистяков был в бешенстве. «Плюйте на неё!!!» — заорал он и тут моё терпение лопнуло во второй раз!
Плюнуть они не успели. Я пулей рванулась из класса. Две огромные, наполовину застеклённые двери, за которыми располагалась учительская, выходили в холл, прямо напротив лестниц, по которым в это время пробегали шумные ватаги учеников, в буфет и обратно. Схватившись за обе дверные ручки одновременно я, без всякого стука-предупреждения, дёрнула их на себя. Головы всех, находящихся в комнате преподавателей, в недоумении, повернулись в мою сторону. У некоторых были в руках бутерброды, некоторые не успели проглотить свои… Молчаливая сцена и внутри учительской и в холле за спиной – «К нам едет ревизор» отдыхает.
— Если вы не примите свои меры против бесчинств Чистякова – я приму свои! – твёрдо и громко отчеканила я, развернулась на 180 градусов и в звенящей тишине ушла со сцены. Заключительным аккордом, за моей спиной, захлопнулись двери!
И только в этот момент я начинаю понимать, что никаких «своих мер» у меня нет… Почти как в анекдоте…
Возвращаюсь в класс, начинается урок, директор вызывает Чистякова. До конца дня его нет в классе и мы умудряемся даже мирно общаться друг с другом. Может всё уладится?
По дороге домой, слышу разговор в холле школы. Мой классный руководитель и Чистяков. Они не видят меня, но я слышу о чём они говорят… всего несколько фраз …
— Сереженка, да оставь ты её в покое. Кто знает, какие у неё там связи? Да и, официально, у нас все национальности равны.
Я выхожу из укрытия и смотрю на них обоих. Чистяков возвышается над учительницей, с высокомерной усмешкой, а она, заметив меня, заискивающе улыбается, как раньше улыбалась ему.
Я ловлю себя на симпатии к Чистякову… Я готова простить его, с его искорёженной судьбой… живо представляю те унижения, которые он прошёл в колонии для малолетних преступников. Он мой враг и тут всё честно…
Вот только в эту школу, я больше ни ногой…
Дело не в учениках – дело в учителе…в учителях… То что происходило в той школе, не оставляло надежды ни Чистякову, ни его одноклассникам. Бездействие и трусость учителей, наделённых и властью и ответственностью, провоцировали произвол и насилие.
***
В школу я ходить отказалась наотрез, просидев дома 2 месяца и не поддаваясь ни на какие уговоры. Маме пришлось здорово побегать, открепляя меня от одной школы и переводя в другую.
А Чистяков, по слухам, через пару месяцев опять сел… теперь уже в тюрьму…