Ты путаешь – говорит мне дочь. Запутываешь – сказала бы я…
Хипповое прошлое, для меня звучит заманчиво. Не зря же меня накрыло тоской там, у этого бара в Чанг Май.
Но было ли оно? Да и что это такое? Хиппи в середине семидесятых, в Советском Союзе, да даже и в Прибалтике…
Возможно это была просто мода? Длинные волосы, тертые расклешенные джинсы, бренчание на гитаре? Этого всего было больше, чем в избытке. Бродяжничество, беспорядочные связи, наркотики? Этого и «близко не стояло», не было и не намечалось, но никогда мною не осуждалось. Каждый живёт по своим правилам, по тем, которые может себе позволить. Именно, позволить… Я, одна из лучших учениц в школе, позволяла себе двойки по поведению, срывая или прогуливая уроки. Но мне всё это с лёгкостью прощалось – во всём остальном, гордость школы… Детям своим тоже внушала, по прошествии лет: учись на совесть, а дальше веди себя так, как считаешь правильным; если читаешь книги, по мне, можешь пропускать школу. Призыв к бунту? Конечно! Только вот вопрос: против кого? Против системы, образа жизни, мещанства, страха? Однажды, кто-то из моих длинноволосых друзей в потёртых джинсах, привел меня на «стойбище хиппи» в лесу. Он утверждал, что это место их сборов. На закрытой со всех сторон лужайке, посреди густого леса, стоял грубо сколоченный стол, человек на двадцать. По всей его длине тянулись длинные лавки из брёвен, а в стороне чернел круг свежего пепелища. Это больше напоминало место для пикника, если бы не удалённость от дороги и, видимо, ещё какие-то знаки, которые указывали на не совсем обычное происхождение этого места. Я попыталась себя представить одной из тех, кто приходит сюда, но меня оттолкнула идея массовости, общности… Бунтовать я предпочитала в одиночку, изобретая и свою символику, и свои идеи, и свои цели. Моё стремление к свободе, к полной независимости, мирно уживалось как со статусом прилежной ученицы, так и со статусом послушной, любящей дочери и внучки. Это был мой выбор – я не насиловала себя и не притворялась. Даже становясь порой «себе на горло», ради этих добровольно принятых статусов, я считала себя героем, но никак не предателем. В настоящем хипповстве должен быть бунт! Для воплощения идеи, идеала в жизнь, их нужно отстаивать, утверждать, их именем нужно протестовать! Я зачитывалась книгой Робер Мерля «За стеклом» о событиях 1968 года, готова была последовать за его главным героем Давидом, реальным человеком, возглавившим восстание студентов в Париже, на край света, но… из всех идей этой книги, в моём сознании осели идеи психоанализа, Фрейда, открытой сексуальности, почтительного отношения к наготе, к естественности, к естеству… Политическая подоплёка, социальная картина проблем западного мира, мне, жившей на то время в социалистической реальности, показалась неважной, не интересной… дух политического бунтарства меня не привлекал ни тогда, ни сейчас.
Для такого бунтарства нужно обладать чётким видением Идеала, того как должно быть, единственно правильно и непоколебимо. Я не знаю, как должно быть… Для тех, кто справа, я слишком левая, а для тех, кто слева – слишком правая… Сама же я предпочитаю всегда ориентироваться только на своё понимание момента, не опираясь, на заранее оговорённые и принятые догмы. Мир слишком сложен, для того чтобы упрощать его, ограничивая раз и навсегда свою позицию… будь то политика, религия, принадлежность к любому сообществу, общности.
Так против кого бунтовала моя душа? С кем вела непримиримый спор, который так и не утих с годами? Давид из книги Мерля, реальный Давид, — сегодня руководит партией Зелёных в Германии. Остепенившийся политик, как и большинство хиппи, стал почитаемым членом общества, против которого выступал в молодые годы. Мне о таком счастливом исходе и не мечтать. Мой оппонент, мой соперник – я сама… Мои рваные джинсы, по сей день, это протест против моего послушания, добровольного соответствия рамкам… любым рамкам. Единственная свобода, ради которой я готова идти на баррикады – это свобода мыслить. Вот она-то и не даёт мне покоя, с безжалостностью зеркала отражая все мои уступки себе, какими бы благородными не были порывы вызвавшие их.
*****
Я вспоминаю своего папу… В восьмидесятом, мы уезжали из Советского Союза в Израиль. Часть пути, до Вены, мы ехали поездом, а из Вены уже летели самолётом. Нас было трое: папа, мама и я. Измученные таможенным осмотром, с наспех запиханными вещами в раздутые чемоданы, мы наконец-то, вошли в наше купе. Кроме нас в купе ехал студент из Чехословакии. Родители начали приводить в порядок вещи и студент, понимая, что в купе слишком мало места для всех нас, предложил мне, своей одногодке, посидеть в вагоне-ресторане. Это всем было удобно и мы с ним ушли. Здесь мы и просидели целую ночь, попивая чай и ведя долгую задушевную беседу… ни о чём. Очень скоро мы заметили, что мой папа сидит в самом конце вагона, прикрывшись газеткой, как заправский шпион. Он сидел целую ночь, а мы всё гадали, есть ли в его газете дырочка для подсматривания за нами. Это было странно, необычно, но я приписала это нервозности всей обстановки отъезда. В Вене папа продолжал вести себя очень странно по отношению ко мне. Он практически избегал меня, но одновременно с этим, я ощущала всюду его присутствие. Отношения между нами были натянутыми. Так мы и прилетели в Израиль. Папино поведение продолжало удивлять. В его взгляде я чувствовала презрение. Хоровод событий закружил нас. Мы были практически одни в новом для нас мире и нуждались друг в друге, в сплоченности, в поддержке.
— Папа, ты можешь объяснить мне, что это было? Почему ты повёл себя так и в поезде, и потом? Я не огорчала вас, что вызвало твоё озлобление и, мне даже показалось, твоё презрение?
Эти вопросы я задавала несколько раз, но он обычно уходил от ответов, а когда он наконец решился на ответ, его ответ озадачил меня …
— Ты всегда мечтала о Париже. Я, зная тебя, думая, что знаю тебя… был уверен, что ты сбежишь по дороге… Воспользуешься свободой, для того, чтобы воплотить в жизнь свою мечту. В своём воображении я видел это, я боялся этого и я… надеялся, что у тебя хватит храбрости…
— Ты думал, что я ради своей мечты брошу вас в момент, когда мы были так нужны друг другу? Как ты мог такое подумать? Да и как это вообще можно было осуществить? Видимо ты меня вообще не знаешь!
— Видимо, да… Мне казалось, что ради мечты… Ты запутываешь…
И в тот момент меня накрыло такой тоской…
