Мы выбрасывали КНИГИ… При чем тут Мы? Мы – это вообще не из моего лексикона. Ещё вчера я с завидной уверенностью объясняла, что моё Я – это не эгоизм и не эгоцентризм, а ощущение ответственности, очень личной ответственности, за всё к чему я прикасаюсь, ко всему, что я создаю и делаю. Моя семья, мои дети, моя работа… И вдруг… трусливое Мы?
Я выбрасывала КНИГИ! Не сжигала, не рвала, не портила… я просто выбрасывала. Вяжущий привкус пыли, ветхость, запах сырости, шершавые руки, от забившейся во все поры книжной пыли. Отвергнутые книги цеплялись за мою одежду, легкие, стесняя дыхание, высушивая слизистые рта, глаз, носа. Они отчаянно сражались…
Я проводила селекцию своими руками… У меня не было выхода… Кроме меня было некому… Я должна была за очень короткий срок отобрать и собрать все вещи, накопившиеся за сорок лет в этой квартире, после бабушки с дедушкой, после папы, всё сохранённое мамой, да и нами, по малодушию. Детские рисунки, одежда, сентиментальные памятки, оставленные нами двадцать лет назад, в надежде, что они исчезнут сами по себе, испаряться, растворяться не на наших глазах, не под нашими руками…
Книги никак не хотели входить в моё положение… Они пускали пыль прямо мне в глаза, выпадали из аккуратно составленных стопок на вынос, бесстыдно распахивались на самых ярких своих страницах, соблазняя, напоминая, стыдя. Они цеплялись за своё место, за своё право на существование и у них не возникало ни тени сомнения, что это право у них есть. Они не сомневались, что в моём сердце у них есть все права, за выслугу лет, за мысли, за вопросы, за доверие, за преданность, за опыт… Они были правы, вот только у меня не было выбора.
Формально это были не мои книги. Мои книги ждали меня в нашем доме за сотни тысяч километров отсюда. У них были свои полки, стеллажи, целые комнаты. Пока я жива, их существованию ничего не грозило. Они были под моей неусыпной защитой и любовью. Мои книги, самые верные друзья, самые интересные собеседники… В родительской библиотеке были их двойники, были книги, попавшие на полки случайно, были те, которые никогда не привлекали и не привлекут моего внимания, были книги дорогие сердцу мамы, папины медицинские, устаревшие и не имеющие на сегодня реальной ценности, были собрания сочинений (никогда не любила собрания сочинений — это убивало и интимность выбора, и прелесть открытия. Да ещё и напоминало о скупщиках книг по цвету, для интерьера… приметы бывшего советского), были именные, подписанные на память авторами, были, были… Книги!
— Может возьмёшь эту? Ты же любишь её.
— Но у меня она есть. Зачем мне две одинаковых книги?
— Подаришь кому-нибудь…
— Дарить книги? Сегодня?
Мы последнее поколение, ещё почитающее родителей, но уже учащееся у собственных детей. Для нас самое важное хоть как-то сохранить свой мир, мир сидящих на заборе: одна нога в прошлом, а другая в будущем… Проклятое образное мышление – этот забор разрезает меня пополам и от меня остаётся пустое место…
Я своими руками должна отделаться от того, что мне дороже всего! Сама решить кому ещё немного пожить, а кому нет. НУ войдите в моё положение!
Время стремительно несется вперёд, мама убегает в сон, а я пытаюсь спрятаться за бездушной деловитостью: эту книгу в багаж, а эту – отдать, ещё один ящик готов для пересылки, ещё стопка для переноса в папину клинику – оттуда их и будем раздавать, отдавать, дарить…
Вот и сейчас, справа высится высотка из книг счастливцев, которым продолжать с нами быть, а слева такого же размера – на вынос. Поднимаю их двумя руками, одним махом, они упираются мне в подбородок, но не успеваю сделать и шага, как замечаю
пожелтевший листок, исписанный знакомым почерком, вылетающий из одной из книг. Немного покружив в воздухе, он доверчиво приземляется прямо у моих ног, слева. Сердце почему-то начинает колотиться в груди, то ли предчувствуя какой-то подвох, то ли боясь очередной провокации – в этой борьбе за право на жизнь, книги способны на всё. Глядя сверху прочитать невозможно. Медленно опускаюсь на корточки, пытаясь балансировать, крепко прижимаю подбородком книги на вытянутых руках, еще пару сантиметров и я смогу рассмотреть написанное, но книги… Уловив, что мое внимание переключилось на листок у ног, они с завидным проворством выпрыгивают из моих рук и с характерным только для них шумом, бросаются в рассыпную, при этом, явно намеренно, разбивая аккуратную стопку книг справа. Вокруг меня настоящий развал книг, и из тех, кому повезло и из тех, кому нет. Они отводят глаза, как нерадивый ученик, пытающийся не встретиться с пытливым взглядом учителя: кто сейчас пойдёт к доске? Как зритель, пришедший повеселиться и поглазеть, а оказавшийся перед пристальным взглядом ведущего: Не хотите ли выйти на сцену, например, Вы? А скорее, как неудачливый солдат на децимации, вся вина которого в том, что он десятый, крайний и быть ему казнённым по жребию: один, два, три… Главное, не смотреть в глаза…
Оглядев развал и неразбериху вокруг себя, даже чертыхнувшись с досады, я поднимаю с пола небольшой, размером с ладонь, истощённый временем листок… почерк моего дедули.
«Сонюсь! ты сладко спала, не хотел тебя будить. Пусть Фира купит газету. Целую я»
И всё… Перед глазами возникают другие, далёкие отсюда места, образы: небольшая спальня, где мирно спит моя бабуля, подложив под щёку сложенные ладони, дедуля, поправляющий галстук и целующий её перед уходом на работу, почему-то я, лет десяти… «Позавтракаем вместе?» Мы сидим вдвоём на крохотной кухне, запах кофе, вкус бутербродов, дедуля рядом… ещё совсем немного и это волшебное мгновение исчезнет… В добрый час, дедуля! – Хорошего тебе дня, Любчина! Можно ещё поспать часок – каникулы – шесть утра… Но нельзя пропустить эти десять минут на кухне, десять минут счастья… Записка написана лет на сорок позже. В другой стране, в другой квартире, меня там не было… просто перед глазами всплыло другое утро, потянуло за собой дни, вечера, всколыхнуло память и грозило потопить в океане воспоминаний, мыслей и грусти.
Им удалось пробить мою броню…
— ТАК ты решила меня переубедить, плутовка? – усмехался мой довольный папа, когда, отчаявшись, я подсовывала ему книгу, в подтверждение своих слов или идей. – Сдаюсь! Твоя взяла!
С какой бы радостью я сейчас сдалась бы на волю победителей, взяла бы все эти книги в охапку и с собой, к себе… Они застыли в ожидание, устремив на меня свои умоляющие, требовательные взгляды, они ждут моего вердикта.
— Я передам вас в хорошие руки! Я приложу все усилия! Постараюсь, но сейчас мне надо привести тут всё в порядок: эти в багаж, а эти отдать!
Я оценила ваш отчаянный шаг, эта записка выбила меня из колеи, мне страшно и больно ни меньше вашего, мы квиты… Кстати, откуда она взялась?
Опять сортирую книги: эти в правую, а эти в левую, переставляя запятую: казнить, нельзя помиловать — казнить нельзя, помиловать. Эта книга у меня уже есть, я купила её в память о бабуле – она была одна из её любимых и мне захотелось иметь такую же в своей библиотеке. У меня её копия… так вот откуда выпала эта записка? Её держали руки моей бабули… в её строки вчитывались её глаза …
«Сонюсь! ты сладко спала…» — ладно, на месте разберёмся – поедешь со мной, в багаж…
***
Поток любителей книг на удивление мелок… Толпа не получается. Аккуратно сложенные в бывшей папиной клинике стопки книг, как рабы на невольничьем рынке, ждут своей участи. Я с надеждой заглядываю в глаза каждому, кто проявляет к ним хоть искру внимания.
Распознать настоящих ценителей книг сегодня практически невозможно. Это раньше, мы узнавали друг друга издалека, а сейчас…Книги все на русском языке, не в своей языковой среде, на окраине города, погружающегося в сумрачный свет веры… Друзей – единомышленников у мамы много, но их дома так же переполнены и часто теми же книгами, у которых нет будущего… Мы последние хранители, те что на заборе… Да и те порой сдаём позиции — читаем электронные версии. Тактильные, зрительные ощущения от книг исчезают, текст на экране пролетает как пейзаж за окном скоростного поезда… хотел бы вернуться и пересмотреть, перечитать, да где оно? Все страницы с одной стороны, безликие, лишённые прикосновения, запаха, даже маленьких, едва заметных дефектов самой бумаги, почему-то отпечатывающихся на памяти. Погружение в чтение – один из самых интимных моментов жизни, а экран ридера безличен, да и подключен ко всему свету…
Каждого, приходящего за книгами, я поначалу оставляю с ними наедине, предоставляя книгам самим предстать перед возможным будущим владельцем, читателем, другом. Я не сомневаюсь в их возможностях и талантах. Если человек задерживается дольше десяти минут, я с чувством благодарности, осторожно заглядываю в комнату. Если процесс в самом разгаре и отложенных книг достаточно много, я незаметно исчезаю, не желая мешать и сердце моё переполняется любовью и покоем… я ведь обещала, что передам в достойные руки. Порой, заглянув внутрь, я замечаю растерянность или сомнения и тогда я начинаю рассказывать о тех книгах, которые мне особенно дороги, интересны. Сажусь на своего конька и забываю о времени, об обстоятельствах. Поймав себя на не совсем уместной увлечённости, отхожу в сторону, якобы по делам. Иногда, расхваленные мною книги, исчезают вместе с посетителем и тогда мне радостно и светло, а порой я нахожу их стыдливо переставленными на другое место, отвергнутыми, забракованными, несмотря на все мои усилия, и меня переполняет грусть и досада: не получилось… прости…
Каждый уходящий из этого дома с книгой – это целый мир. Не пройди они через комнату с книгами и не прояви себя – так и остались бы в нашем восприятии техниками, грузчиками, служащими, медицинскими, социальными работниками… Комната с развалом книг, как катализатор, проявляющий миры, упущенные в повседневной жизни.
Мужчина в рабочей одежде приходит снять оборудование сигнализационной системы. Работа занимает пару минут и мама, уже по привычке, предлагает ему посмотреть, может быть ему что-то надо из вещей. Она ведет его к шкафу с инструментами, винтиками, гвоздиками, по дороге проходя через книжную комнату.
— А книги вы тоже отдаёте? – спрашивает он и что-то в его голосе пробуждает мой интерес.
— Конечно, хотите посмотреть?
Оставляю его один на один с книгами, дел и так невпроворот, через пол часа вспоминаю, что мы в доме не одни. С любопытством заглядываю в комнату с книгами и вижу гору книг, отложенных в сторону. – Жена очень любит Чехова. Вы не против, если я возьму это собрание сочинений. У вас тут два одинаковых… И ещё я бы хотел взять эти книги, можно? – в голосе и просьба и неуверенность, а у меня восторг и желание броситься на шею совершенно незнакомому человеку. Как же мы предвзяты! Как слепы, как уплощены…
— Вы позволите мне посмотреть и медицинские книги? Я занимаюсь немного мануальными техниками лечения, но мне не хватает теоретических знаний и пособий. Я здесь заметил Атласы и книги по физиологии. Вы позволите?
— Не просто позволю, а даже с удовольствием помогу.
— Как же я всё это унесу? — с неподдельным огорчением восклицает он. Я приношу ему два чемодана сорокалетней, как минимум, древности, и мы бережно перекладываем туда отобранные книги.
— Тут ещё немного места остается. Можно я посмотрю ещё, пороюсь в книгах?
И уже перед самым уходом: Мне бы хотелось прийти с женой, если позволите?
Позволю? Непременно приходите и приводите, и берите! Я им обещала в хорошие руки, к тем, кто сможет оценить.
За окнами уже давно ночь. Из квартиры каждый день что-то выносится, отдаётся, реже продаётся. Контейнер-багаж уже отправлен — его объем в два с половиной раза превысил предполагаемый первоначально, но при этом дом ещё полон вещей, а время неумолимо приближается к финишной прямой. Для мамы – это разрушение её мира, для меня… Я ненавижу опаздывать и нагонять. Я катастрофически опаздываю по срокам, я завишу от маминых настроений, я чувствую себя бессильной… Понимаю, что, если постараться и начать работать в привычном мне темпе – всё успею, но мама не выдержит, а мне главное её перевезти в добром здравии и в нормальном настрое, учитывая ситуацию. Мои дети, те у которых я учусь сегодня жить, предпочитают минимализм. Для них процесс избавления и выбрасывания всего материального привычен и прост. Для мамы и её поколения – это трагедия, равносильная смерти. Я, как всегда, посередине – оглядывая свой дом, я давно уже подумываю о том, что пора избавляться от лишнего и представляю своё облегчение при виде опустевшего пространства… Сладость мысли… Я мыслю, значит я существую!
— Мамуля, хочешь я тебе позволю выбросить пол моего дома? Я у тебя, а ты у меня…
Моё ёрничание сейчас явно ни к месту. Вот только время неумолимо… Как я всё это буду навёрстывать?
Звонок в дверь.
— Простите, что я так поздно! Я сразу после работы, но дороги забиты, еду издалека.
Гость нас отвлекает, радует, разрежает обстановку. От этой миниатюрной женщины, с её быстрой речью и очаровательной улыбкой отходит такой позитив и свет – физически чувствую этот свет, озаряющий наше опустевшее, неумолимо погружающееся во мрак жилище.
Она приехала за книгами, издалека, после целого рабочего дня. С каким знанием дела она их оглядывает, касается их руками, деловито откладывает в сторону. Они ей знакомы, дороги, привычны – она их не оставит. Женщина меня притягивает, мне хочется заразиться её лёгкостью, энергией, но все-таки выхожу из комнаты. Встреча с книгами требует тишины.
Долго не выдерживаю, тем более, что понимаю — моё присутствие не остановит её – она приехала за книгами!
Разговор завязывается ещё до того, как я вхожу в комнату, как будто мы уже веками знакомы и говорим со знанием дела, сокращая знакомые фразы, слова – азбука Морзе для посвящённых.
— Как приятно, когда люди понимают друг друга с полуслова, опираясь на одни и те же книги, понимание, что такое хорошо, а что такое плохо! На единицу времени и пространства можно поместить гораздо больше смыслов! Это так приятно!
— Жалко, что нам не удаётся создать этого единения со своими детьми. У них другие языки, другая культурная основа и даже если их растишь на тех же самых книгах и принципах, они их воспринимают совсем по-иному. Кто из нас прав? Тут нет правых, каждый для своего времени прав…воистину, время диктует свои права и сегодня это их время…
Я рассказываю о поразившем меня случае, когда мальчик, воспитанный ещё в привычной мне языковой среде, на близких и знакомых мне литературных и культурных примерах, воспринял всё совершенно иначе, чем я бы могла ожидать. Там, где мне казалось очевидным одно, ему открывалась совсем иная суть, диаметрально-противоположная моей. С ним мы тоже говорили на полу фразах, полусловах и чем больше мы понимали друг друга, тем больше меня охватывал страх, понимание, что все мои ценности – это только условность, которую можно воспринимать, интерпретировать по-разному… Это выбивало почву из-под ног. – А что со старушкой? – спросила я его, без всякой связи с предыдущим разговором. Ответ был молниеносен и беспощаден: если для дела – то можно! С Достоевским он был знаком, а вот мораль создавал по своему разумению… Книги, образование, интеллект – кумиры нашего уходящего времени – далеко не всегда залог понимания.
У нее был свой рассказ, о мальчике, прочитавшем «451 градус по Фаренгейту» Бредбери и пришедшему в восторг от возможности отказаться совсем от книг и получать всю необходимую информацию из интерактивного телевидения и других современных средств, без прикладывания нудных усилий на чтение. Источник один, а выводы… нам и во сне не привидятся.
Да и как объяснить поглотителям сегодняшней глобальной информации, социальных сетей и прочих прелестей современного мира, что наше сознание легко управляемо, формируемо и вся наша реальность – это логически обоснованный продукт всех этих средств информации. Как им объяснить, что так было всегда и мы тоже продукт обработки во славу и на пользу кому-то и чему-то… Просто сейчас это проще – напрямую. Как объяснить, что народ КНИГИ – это однозначно плохо? Книг должно быть много, разных, противоречивых, запутанных, несущих информацию, знания с разных сторон, написанных пространно, индивидуально… Как объяснить, что читатель должен сам, только сверяясь со своим внутренним голосом, чутьём, ощущением мира решать, что хорошо и что плохо? Народы КНИГИ сегодня множатся, а книги… Благословенны читающие! Нас осталось совсем немного…
— Скажите, Вы считаете, что этого автора стоит читать? Я много слышала о нём, но он же такой левый?
— Читать, непременно! – вопрос застаёт меня немного врасплох — Нельзя делить литературу на правую-левую, мою — не мою. Это серьёзный, думающий автор. Что может быть лучше, чем сомнение, возникшее после прочтения книги. Сомнение в собственной правоте, в собственных знаниях… Потребность выяснить, уточнить, понять… пересмотреть… Книга, заставляющая тебя проникнуться симпатией к другому, непохожему, незнакомому… испытать неподдельный интерес к неведомому, отправиться в путь без конца и без края… Благословенны сомневающиеся!
Книжная комната…
Мужчина ныряет туда и уходит с головой… Мы заняты с другими посетителями, и я с удивлением вспоминаю об его присутствии только, когда он неожиданно выныривает на поверхность. У него в руках всего одна книга:
– Взял на память о детстве. У меня было такая в те годы… — повисшая в комнате тишина смущает, и он добавляет, как будто оправдываясь — остальное у меня уже есть…
А ведь есть в этом что-то! Конечно, нам сегодня важно количество, но в его поступке столько достоинства… Милые мои, ведь вам не нужна жалость? Вы достойны уважения и честности. Самое время гордо тряхнуть головой и окропить всех нас каплями свежей воды!
Толпу нам так и не удалось создать… В последние дни я сама пытаюсь не заходить туда, а если и приходится, то пытаюсь не смотреть, отвожу глаза. Книги разбросаны на полу, на столе, покосились на полках. Не для кого больше держать фасон, прихорашиваться, гордо выпрямлять спину. Может сложить их поаккуратней? Боюсь, что нервы не выдержат, да и какой в этом смысл? Теперь это самый что ни на есть книжный развал, распад, ими, как и мною овладело спасительное безразличие… будь что будет…
— Что вы собираетесь делать с книгами? — звонок в последний вечер перед нашим отъездом. – Книги нельзя выбрасывать! Это невозможно! Я приду и заберу всё, что смогу унести. Если надо приду ещё, и ещё, и ещё. Это же святое и это ваши книги – для меня это будет память. Нельзя выбрасывать книги.
Как в волшебной сказке. В самый последний момент прекрасный рыцарь, на белом коне спасает отчаявшуюся принцессу, предназначенную, против своей воли, другому.
Да, он не говорит и не читает по-русски, иврит для него — это язык работы и общения с местным населением, родной у него арабский. Когда-то он снимал квартиру у моих родителей и остался навсегда благодарным и преданным другом, сначала им обоим, а после смерти папы – настоящим другом и опекуном для мамы. Его забота о ней подчас кажется чрезмерной, он на расстоянии чувствует перепады её настроений, звонит поддержать, подбодрить и не на шутку переживает за её здоровье.
Он приходит с твёрдым намерением спасти книги близких ему людей. Я опять могу посмотреть книгам прямо в глаза и расписываю их достоинства, рассказываю об их историях, на иврите пересказываю содержание… Комната наполняется голосами, смехом, жизнью. В его глазах неподдельный восторг, восхищение и признательность. Моё робкое недоумение с лихвой перекрывается благодарностью и облегчением. Я знаю, что у него русская подруга-художница и уговариваю себя, что она-то наверняка их прочитает. Он выносит огромные связки книг, добавляет к ним несколько моих старых картин, папины книги по медицине. В его машине больше нет места. — Я приеду завтра, непременно. Нельзя выбрасывать книги. Он светиться от счастья. Я чувствую себя немного неловко. Его неподдельный восторг и непоколебимое желание помочь заставляют усомниться в реальности происходящего.
Вот только количество книг, каким-то волшебным образом, продолжает оставаться прежним… Книжная комната… Лакмусовая бумажка, проявитель истины, вне языка, вне слов, вне времени…
***
И был ещё звонок.
— Мама, я звоню сказать тебе огромное спасибо! Книги, которые ты мне купила в Лондоне – они просто потрясающие. Я читаю и не могу оторваться. После них мне кажется, что всё в мире возможно, что я смогу всё понять и во всём разобраться. Он пишет о невероятно сложных вещах так четко и ясно, он даёт ключ к пониманию такого количества сложных, на первый взгляд, вещей, событий, явлений.
Мой младший сын. Я замираю от счастья и чувствую, что слёзы радости вот-вот брызнут из глаз.
— Я очень рада за тебя. Как у тебя дела?
— У меня всё в порядке. Я должен был позвонить и поблагодарить тебя. Когда я закончу читать, мы обязательно должны поговорить, обсудить. Хорошо?!***
———————————————————————-
*** Разговор шёл о двух книгах Юваля Харари — «Sapiens. Краткая история человечества» и «Ноmo Deus. Краткая история будущего».
1 Comment