— Я тону – говорит она, отбросив одеяло. Неподвижный взгляд обращён к потолку и ровный, бесцветный голос, отражается от стен комнаты – Я тону.
— Да, это счастье побывать на море в это время года, да после такого длинного перерыва – бодро отвечает он ей, внимательно разглядывая трёхдневную щетину на своих щеках – Стоит побриться? – вопрошает, не глядя на неё.
— Я тону – опять отражается от стен, медленно кружится по комнате, потом оседает по углам.
— Как же было здорово! Эта вода, это солнце, этот безмерный покой – он любовно поглаживает себя по выбритым щекам, похлопывает легонько, проверяя упругость кожи и добавляет немного лосьона.
— Я горю – она сидит на кровати, выпрямив спину, ноги согнуты под прямым углом. Теперь её взгляд застыл на проёме окна.
— Немудрено! Такие жаркие дни! Потепление, что ни говори. Хочешь, открою окно? – Он аккуратно, стараясь не помять, застёгивает ворот белоснежной рубашки.
— Я горю – губы едва шевелятся, но слова звучат на редкость твердо и четко. Ударившись об оконное стекло, они разлетаются брызгами по всей комнате и оседают в углах, там, где уже превращается в пыль, подзабытое – Я тону.
— Может быть перегрелась на солнце? – он подходит, наклоняется, целует её в лоб, одновременно проверяя температуру, и застёгивая ремень на брюках, подтягивает живот, демонстрируя хорошо сохранившиеся формы.
— Мне плохо – глаза в глаза, мертвой хваткой.
— А кому хорошо? – неподвижный взгляд, невольная усмешка.
— Ты не слышишь меня – одними губами, взглядом в полон.
— Слышу, но не хочу слышать – её голос или его? Лишённый эмоций, тонов, обертонов, медленно кружащийся по комнате… Её или его?
— Почему? – голова резко назад и в бок.
— Это может быть больно – только губами.
— Возможно, но не обязательно – странный блеск в глазах, кривое подобие улыбки.
— Тону, горю, плохо – что в этом иного, кроме боли?
— Тону от избытка любви, горю от желания, плохо, когда тебя нет рядом…
— Но ведь это было не об этом?
— Почему ты так решил? Как ты понял?
— Я знаю тебя
— Знаешь ли? Значит слова не имеют смысла?
— Наверно, нет.
— Тогда почему ты не пытаешься мне помочь?
— Ты не просишь.
— Но ты же говоришь, что слова не имеют смысла…
Словесная пыль, смешавшись с брызгами, отразившимися от окна, медленно поднимается с пола, образуя причудливые формы, вызывая к жизни зловещие тени. Непрестанно кружась по комнате, они собираются в гигантские шары. Каждая следующая фраза ускоряет их движение. Теперь уже великое множество шаров вращаются в бешеном темпе, создавая вихревую воронку в самом центре комнаты. Смерч, разрушительный, безжалостный, создающий уродливых монстров. Обжигающая заверть из слов, слов, слов…
Пыль начинает проникать в глаза, нос, горло. Ноги подкашиваются. Еще мгновение и их навечно поглотит эта круговерть. «Тону», «горю», «мне плохо» станут физическими состояниями… без вариантов… Они замолкают, одновременно, на полуслове.
Во внезапно наступившую тишину, через завесы оседающей пыли, впрыгивает солнечный зайчик.
— Мы были на краю… — шепчет она, в недоумении глядя на подрагивающий отблеск света на стене.
До вечера, дорогая – вторит ей он, подходит, наклоняется, привычно целует в лоб. И уже у самой двери, едва обернувшись: Может позовёшь уборщицу? Смотри как пыльно в комнате…
P.S.
Единственно реальным фактом в этой небольшой зарисовке является то, что она написана по следам реакции на опубликованный ранее рассказ Остров. Меня приводит в отчаяние, когда истинная цель текста исчезает из поля зрения читателя, предпочитающего привычно опираться на своё знание ситуации и личности: поехала в долгожданный отпуск и вместе с мужем. А дальше? О чем текст? О покое и свободе? Любая бытовая ситуация может быть фоном для истории, но самое главное в ней, для меня, кроме чисто литературных определяющих, это идея, мысль. Возвращаясь к рассказу Остров: Все мы острова в этом мире. Реальная близость географического острова даёт ощущение возможной и вполне достижимой целостности, конечности и постижимости — вот он, весь перед тобой, со своим характером, особенностями, неповторимостью. Рядом с ним, на спине его залива, ощущаешь себя цельным, но стоит попасть в открытое море и собственная обособленность принимает совсем другие свойства — ее в первую очередь надо уметь сохранить. Все мы острова в открытом море и все, что присуще каждому из нас имеет смысл. А что отпуск, что свобода, что… это просто немного времени на переосмысление. Слова, при всем своём несовершенстве, обладают смыслом. Если пренебречь этим, ни вслушиваться, ни слышать, принимать другого как данность, не достойную бережного внимания, мы все можем оказаться на краю… как в этой зарисовке.