«Все, что мы видим вокруг, пожрет ненасытное время;
Все низвергает во прах; краток предел бытия.
Сохнут потоки, мелеют моря, от брегов отступая,
Рухнут утесы, падет горных хребтов крутизна.
Что говорю я о малом? Прекрасную сень небосвода,
Вспыхнув внезапно, сожжет свой же небесный огонь.
Все пожирается смертью; ведь гибель — закон, а не кара.
Сроки наступят — и мир этот погибнет навек.»
Луций Анней Сенека
Спустившийся лифт бесшумно раскрывает двери, всасывает часть толпы, закрывается и, в очередной раз, начинает размеренное восхождение. Здесь, на самой вершине Храма Современного искусства, содержимое лифта выплёскивается наружу и оказывается один на один с внушительных размеров плакатом, справа от которого массивная дверь. Лифт отправляется за очередной порцией посетителей, а новоприбывшим ничего не остаётся как окунуться в предлагаемый вводный текст: Европа после Второй мировой войны, потеря веры в будущее, состояние хаоса, крушение всех идеалов, отчаяние, поиск прибежища в Новом свете и отрицание старого, подло предавшего, растоптавшего, отвергнувшего и отвергнутого.
Тишина — воздух хоть топором руби, осмысление… Лифт возвращается. Новая партия уплотняет пространство и выдавливает предыдущую через единственную, доселе закрытую дверь… В том же составе – теперь уже в просторном зале.
Всего две картины…
Комната с двумя окнами. В одном — зелёные контуры холмов вдалеке и небо, другое лишь угадывается по желтой, прямоугольной дорожке света на полу. На ней, лицом к окну, стоит обнажённая молодая женщина с потухшей сигаретой в руке. Холодный свет из окна подчёркивает все неровности её увядающей кожи… безликую наготу. У стены одиночная грубая кровать, с откинутым одеялом и пара небрежно брошенных туфель. Утро. Все цвета холодные: голубой, синий, зелёный и безумный жёлтый. Непричастность. Одиночество.
Рядом другая картина, раза в два больше первой. Огромная тахта с всевозможными подушками и подушечками, одеялами, покрывалами, коврами и ковриками. По обе её стороны две тучные, обнажённые старухи очень похожие друг на друга. Скорее всего сёстры… Их грузные тела больше напоминают Рубенсовских весёлых толстух, если бы только не потухший взгляд, устремлённый в пустоту…
Одиночество, опустошённость, безысходность… Выставка начинается с тупика…
У искусства – свой язык… Сильнее слов… Сильнее звуков… Вначале была тишина, видение и лишь потом прозвучало слово…
***
Всё беспредметно, разобрано, разорвано, расчленено… Монохромные картины с какой-то линией или просто с точкой для разнообразия, на полу песок, осколки, уродливый макет лошади и обилие мониторов, каждый из которых бесконечное количество раз повторяет однообразные движения и звуки: женщина, с застывшими глазами, вырывающая у себя клочья волос на голове; человек падающий и встающий; открывание и закрывание рта…
Взрыв бомбы, после которого мир подобно пружине продолжает раскачиваться, существовать по инерции, лишённый всякой цели и смысла. Уши закладывает, контузия и только глаза ещё продолжают искать за что уцепиться, на что опереться…
Знакомая мелодия, из ниоткуда… Галлюцинация, наваждение… Люди исчезают в самом центре зала, потом опять появляются, а с ними эта музыка, знакомая, любимая… всего на мгновение…
Подобно миражу посреди зала возникают чёрные шатры. Вход в них задрапирован, когда кто-то входит или выходит из них, тишину нарушают обрывки звуков. Там внутри, в темноте светится большой экран. Французский шансон и истории, много историй: добрых, весёлых, печальных, узнаваемых… Лица людей живые, цельные… Вот они на пикнике, вот в библиотеке, в кафе, на улице, даже в туалете, днём, ночью… Обнажённый мужчина спит на кровати, а сбоку от него на простыне пятно… Мир мужчин и только мужчин… любовь, дружба, грусть, веселье. Музыка затихает и на мгновение зал погружается в темноту, а затем всё повторяется снова: пикник, библиотека, улица, туалет, днём, ночью… только женщины… Идиллия двух миров, порознь, без будущего… Полумрак внутри шатра…
А в зале, по-прежнему, яркий свет освещает немыслимый хаос.
В начале был ХАОС…
Что же дальше? То, что там в шатре, со всей своей гармонией, пониманием, иллюзорным счастьем уже потеряно. Этот хаос не может быть вечным – он неустойчив…
Ближе к выходу – ещё один шатёр с экраном: грузовик подвозит мусор к берегу, сбрасывает его в море, море смывает мусор, грузовик уезжает и привозит снова мусор… в полной тишине, бесконечное количество раз. Время остановилось…
Проходящие мимо мужчина и женщина громко делятся впечатлениями. Очень громко для музея. В любом другом музее такие повышенные тона вызвали бы возмущение, а тут…
Человеческие голоса… Посреди этого перебитого, перевёрнутого мира — глоток свежего воздуха, вменяемости, надежды… В начале было слово!
Как же я не слышала их раньше?
