Много лет тому назад мне попался на глаза небольшой сборник фантастики. Название, «Те, кто уходят из Омеласа», навевающее какие-то поэтические ассоциации, привлекло моё внимание. Автор Урсула Ле Гуин была мне неизвестна, но написанное ею произвело на меня неизгладимое впечатление, навечно озадачив и всякий раз, по-новому, приводя в смятение. Каждому из троих своих детей я читала этот рассказ в своё время, лет в восемь, но не позже двенадцати, когда, как мне казалось, детский ум, не развращённый ещё принятыми понятиями и правилами, может найти единственный возможный ответ, но и они застывали в безысходности. Тогда мне становилось страшно и за них, и за себя…
Рассказ короткий и стремительный … Есть город, похожий на мечту. Всё здесь в меру, всё разумно — город вечного счастья. Здесь нет власть имущих, нет служителей культа, нет бедных, нет богатых. Жители города – его основное богатство, а их жизнь — это вечный нескончаемый праздник добра и справедливости. Представьте свой идеальный город радости, и вы не ошибётесь, ибо именно такой он — Омелас. В подвале одного из домов, в полной темноте, сидит ребёнок. Он уже давно разучился говорить и давно перестал кричать, его обнажённое тело покрыто ранами от долгого сидения в собственных экскрементах. Возможно он слабоумен от рождения, а может стал таким со временем. Раз в день ему приносят похлёбку, которая и поддерживает его существование. Все жители города знают об этой комнате. Каждый, хотя бы раз в жизни, видел этого ребёнка. В возрасте от восьми лет, но не позже двенадцати, детей приводят сюда, и показывают это запуганное, одичавшее создание, объясняя, «…что в основании их счастья, красоты их города, нежности их дружб, здоровья их детей, мудрости их ученых, мастерства их тружеников, даже изобилия их урожаев и приветливости их небес лежат страшные страдания, которые терпит этот ребёнок.»
Большинство, пережив первое потрясение от увиденного, идут в свои дома в слезах. Они оплакивают судьбу этого ребёнка и даже задумываются о справедливости устройства их города. «Но постепенно они начинают понимать, что, если ребёнка выпустить, большой радости это ему не принесёт… уж слишком он деградировал…Он уже не сумеет правильно реагировать на человеческое к нему отношение…» Слёзы молодёжи Омеласа высыхают, когда они начинают понимать страшную справедливость реальности. И тогда они пытаются быть ещё добрее и благороднее, любить своих детей крепче, ценить свой город больше… ибо то, что заложено в его основе и их страдания от бессилия перед этой реальностью, делает их такими же несвободными, как и этот ребенок.
А есть и те, которые однажды увидев этого несчастного, не возвращаются в свой дом. Они навсегда уходят из города и продолжают идти не останавливаясь, не оглядываясь, всё дальше и дальше… «Представить себе, куда идут эти люди, труднее даже, чем вообразить город счастья Омелас. Я не берусь описать место, куда идут эти путники. Возможно, его даже не существует. Но похоже, что те, кто уходит из Омеласа, знают, куда идут.»
Знают ли? Есть ли место, которое может спасти, дать ответ? Заглушить укоры и сомнения?
Кому дано право решать: кому быть, а кому умереть? Естественный отбор? Как в природе? Выживают наиболее приспособленные, крепкие, нужные? А возможно, как у Вирджинии Вульф: погибший поэт как напоминание о ценности и хрупкости жизни? Если последнее верно, то как же много поэзии оказалось в нашей повседневности! Вот только мне поэзия, именно сейчас, не ложится на душу… Не читается… Нужно время, осмысление… Происходящее сегодня так не похоже на всё знакомое нам ранее. Слишком глубокая пропасть между теми, кто «запертый» в своих домах, в кругу своих родных и близких сетует на временное ограничение «свободы» и теми, кто, в полном одиночестве, заканчивают свой земной путь на больничных койках… Между теми, кто страдает от невозможности заполнить избыток досуга и теми, кто в изнеможении падает с ног, от обилия свалившейся на них работы, в приемных покоях и переполненных палатах.
С первым вздохом новорожденного начинается неизбежное путешествие на встречу со смертью. Банальность этого утверждения, как ни странно, не лишает его трагизма, но при этом даёт и опору: «все там будем», а пока… проживай свою жизнь, по возможности, достойно. Судьба каждому уготовила и жизнь, и смерть и, до сего момента, ей никогда не изменяли ни изобретательность, ни воображение. А сейчас? Доведя всё до абсурда, она разделила нас всего одной чертой: тем направо, а тем налево. Вот и получается, что одно должно уравновешивать другое и пока мы не достигнем этого равновесия, нам не спастись. Кто-то расплатится за тех, кому продолжить жить.
Меня страшит выбор… Не нам решать, пока ещё не нам, но сегодня, как никогда, ощущение судьбы, предопределения, не даёт покоя. Мы окунаемся в цифры, статистики, ищем и выискиваем закономерности, причинности, логику, но где-то там, умирают реальные люди… Чем солиднее число потерь, тем дальше они от нашего разума. Человек, ставший частью статистики, перестаёт быть частью нашей эмоциональной самоидентификации. История всего одной жертвы может захватить целую страну, заставив, с замиранием сердца, следить за развитием событий. Мы можем, без малейшего усилия с нашей стороны, пустить слезу, услышав в новостях историю какого-то одного, незнакомого, но вполне конкретного человека. Смерть тысяч и миллионов оставляет нас равнодушными, а реальная близость этой старухи с косой, заставляет ещё сильнее втягивать голову в плечи и отводить взгляд в сторону.
Болезнь поражает по большей части стариков – говорят нам, и мы облегченно вздыхаем (по крайней мере те, кто не считает ещё свои годы…). Потом прибавляют, что у тех, кто помоложе, были отягощающие болезни, и мы, немного с натяжкой, но опять вздыхаем с облегчением. Нам дают на выбор: возраст или предрасположенность, помимо короны. Ведь сегодня только она одна и пугает нас. Как в том анекдоте, когда закашливавшегося человека в автобусе спрашивают не корона ли у него, и услышав, что это всего лишь туберкулёз, опять-таки, вздыхают с облегчением. Всё остальное отошло на второй план. Залежи этого второго плана нам предстоит разбирать ещё многие годы…
Поражает в первую очередь стариков, сказали нам… Это практически первая информация, ставшая доступной широкой общественности. И что же мы сделали? Изолировали стариков от нашего присутствия… Для их же блага – успокоили нас, предоставив старикам самостоятельно справляться и с данностью, и с одиночеством. Дома престарелых, по всему миру, начали стремительно редеть, добровольно подтверждая избирательность эпидемии. Правительства развитых стран прилюдно бьют себя в грудь: не углядели… Кто понесёт за это ответственность? Такая болезнь… покачают головами и вздохнут облегчённо… возраст, отягощающие болезни… В суете, да панике, никому не пришла в голову идея в первую очередь протестировать и защитить стариков. Так уж это случайно? Дома престарелых для тех, на кого не хватило тепла и любви… Вопрос ментальности, скажете вы, но видимо этой коронованной особе глубоко плевать на ментально-географические особенности… она всеядна… да и старики, как-то очень кстати, оказались без присмотра.
Как страшно, когда никакой зацепки, никакого логического объяснения… Невидимый враг, поселяется внутри тебя и ждёт момента. Кому-то повезёт, а кому-то нет. Пол мира плачет – пол мира скачет. Нам даровали свободу быть собой, отняв свободу выбора…
А может всё ещё проще? Вот только мы, до поры до времени, не способны разглядеть закономерность и неизбежность этого грандиозного замысла? Может как в романе «Мост короля Людовика Святого» Торнтона Уайлдера, на обрушившемся мосту в момент трагедии находились те, кому больше было некуда идти… и может не стоит пытать всуе промысел Всевышнего?
Как там у Раби Нахмана из Бреслава? «Весь мир — это очень узкий мост, и главное – совсем не бояться».
Возможно ему виднее…
Но один вопрос все-таки не даёт мне покоя:
Куда сегодня пошли бы те, кто уходят из Омеласа?