На следующее утро за нами приезжает небольшой, видавший виды минибус, и мы отправляемся в Ушгули. Дорога туда сложная, намного опаснее той, по которой мы приехали в Сванетию, так что, волей-неволей, приходиться брать организованную поездку. Наши попутчики – это, явно озабоченная чем-то, компания москвичей и двое молодых поляков. Последние, расположившись на задних сидениях, с беспокойством взирают на чрезмерно перевозбуждённых россиян. Девять часов утра и поездка в горы оказывается требуют особой подготовки – достаточного спиртного запаса. У них уже есть изрядное количество оного, а вот закуски нет. Посему они настойчиво требуют от водителя войти в их положение, и начать поездку непременно с продуктовой лавки. Водитель, молодой парнишка, чуть за двадцать, покорно соглашается и, повернув направо от нашей гостиницы, в отличие от привычного уже нам поворота налево, через каких 200 метров останавливается у требуемого объекта. Беспокойная компания, в полном составе, устремляется во внутрь. Через четверть часа, ещё в более возбужденном состояние, они возвращаются, неся целлофановый пакет с четырьмя крупными помидорами и с ещё шестью пластиковыми, двухлитровыми бутылками грузинского, домашнего вина. Это производит неизгладимое впечатление на наших соседей из Польши (достаточно молодых и потому не владеющих русским) и они, явно смущаясь, обращаются к нам на английском, пытаясь понять на какой срок предназначен весь этот запас. Семь москвичей, не оставляя ни малейших сомнений в своих намерениях, начинают разлив ещё до того, как наш водитель Заза успевает опустить ручник и нажать на газ. Помидоров у них на редкость мало, а выпивки на редкость много. Мучаясь дурными предчувствиями, я мельком замечаю, что, едва отъехав от лавки, мы оказываемся в самом центре Местии, плавно обогнув, так приглянувшийся нам ресторан. Не отвлеки наше внимание стремительно дуреющая компания, нас бы это наверняка озадачило, а так… Четыре женщины расположились парами по левую сторону машины, а трое мужчин заняли одиночные места справа. На самом первом месте, в непосредственной близости от водителя, распластался, буквально растёкся по стулу, внушительных размеров мужчина, лет тридцати плюс. Он распределяет вино и помидоры, при этом нарочито громко вещает, требуя постоянного внимания, балагурит, заходится от хохота, пребывая в полном восторге от самого себя. Его друзьям это тоже по нраву, а его подруга (как выясняется позже) тощая и высокая, как жердь, смотрит на всех вокруг победоносно: МОЁ! Особое удовольствие ему доставляет приставать к Зазе, «тыкая» и задавая провокационные вопросы. – А ведь небось ты скучаешь по вашему Сталину? У тебя тут хотя бы десятилетка есть? Небось, без туристов из России, вам тут совсем кранты? Заза отвечает на редкость спокойно, но больше помалкивает. На особо опасных участках дороги, вопросов становится больше, пьяный голос ещё надменнее и во мне неумолимо пробуждается зверь. – Убила бы! – говорю я в сердцах. – Оставь, не обращай внимания – усмиряешь меня ты. Чем больше они пьянеют, тем больше накаляется обстановка внутри минибуса. В какой-то момент они начинают требовать поставить диск с их разухабистой музыкой. Заза, мельком взглянув на нас, в переднее зеркало, терпеливо объясняет, что у него не на чем её проигрывать. Дорога такая, что порой кажется будто колёса с одной стороны висят в воздухе, подъёмы и спуски под опасным углом, значительно перемещают нас в пространстве минибуса и, отвлекающие вопросы этой омерзительной компашки, заставляют не на шутку тревожиться за нашу безопасность. Наш молодой водитель умудряется выполнять свою работу спокойно, не попадаясь на провокации, не опускаясь до их уровня. За окнами то слепит яркое солнце, то накрапывает дождь. Запасы выпивки, к счастью, подходят к концу, и возмутители порядка начинают клевать носом. Музыка, выбранная Зазой, греет душу, и мы благополучно добираемся до места назначения.
Высоко-высоко, на самом краю света…
Разудалая компания, так же как и двое ошарашенных ею поляков, исчезают, словно растворившись в горном воздухе. – Какой-то дурной сон – бормочу я, с облегчением и удивлением одновременно. И ещё раз поражаюсь тому, как часто в Грузии, инородная, суетная, шумная реальность сменяется покойной, величавой тишиной, вечностью … Гость желанен, но не всякому дано проникнуть в святая святых. Из тишины возникают заснеженные горные вершины, тянущие свои берёзовые длани навстречу небу и солнцу, из тишины проистекают журчащие горные ручейки и в полном безмолвии несут свои воды молочные реки. Тишайшим шагом к тебе подкрадываются дикие псы и смиряются одним лишь молчаливым взглядом. Вот и сейчас, миг тишины… и перед нами возникает древнее селение, пронизанное нерушимыми сванскими башнями, нагромождением жилых построек, по преданию, сохранившихся ещё с IХ века нашей эры. На фоне нежнейшего цветения ранней весны, снег, толстым слоем лежащий у самых ворот одного из жилищ, кажется непрошенным гостем, вытряхнутым кем-то наружу. Торчащая из него пустая бутылка пива, только усиливает это видение. Чажаши – это одно из четырёх поселений, вместе составляющих горное селение Ушгули. Три остальные расположены чуть ниже, нам видны их дома, передвижение людей, лошадей…
Здесь же, всё больше похоже на музей под открытым небом: древняя архитектура, скученность, подчинённость горному пейзажу, руины, подслеповатые окна вросших в землю домов, покосившиеся ступеньки, сломанные перила… живут ли тут? Стоит мне задуматься, как дверь полуразрушенного дома открывается и из неё весело выбегают два мальчика. Одному не больше шести, а другой чуть постарше. В руках у одного самокат, а у другого детский велосипед. Они терпеливо ждут у дверей, пока не показывается их отец. Он протягивает руку младшему и помогает старшему приспособить на плече велосипед – по этим ухабинам прокатиться на нем невозможно, а вот там внизу, видимо, да. Женщина в фартуке показывается на пороге и даёт последние наставления сыновьям и мужу. Потом она исчезает в дверном проёме, а отец с детьми, весело болтая, спускаются вниз. Я опять стою перед полуразрушенным жилищем и пытаюсь представить какого это жить здесь. История гласит, что люди тут селились испокон веков… с тех пор и хранят они древний закон — закон родовой чести, поддерживаемый кровной местью. Закон непреклонен — преступивший должен умереть, а пришлые тут редки. Вот только туристы… Их принимают вежливо, но холодно… так предупреждают в путеводителях. Нам навстречу выходит мужчина средних лет. Разговор завязывается очень легко. Работает полицейским, родился здесь, как и вся его семья, уезжать никогда не думал. – А знаете, у нас здесь самые вкусные огурцы на свете. Все так говорят, хотя кроме них у нас мало, что растёт… разве только картошка, морковь… всё приходиться привозить из центра, из Местии. Правда зимой тут такой снег, что ни одна машина сюда не доберётся. Если кто заболел – это просто беда. Тут от села к селу не добредёшь порой. Была у нас тут как-то одна врач – вышла замуж за местного, вот она одна нас зимой и спасала. Уехала… не выдержала… Мало нас тут осталось. Раньше было раза в два больше…я ещё помню. Уезжают редко…если только на учебу, да на войну…
Он подводит нас к небольшой постройке, почти наполовину вросшей в землю, предлагает зайти на службу, рассказывает о чудотворной иконе, над которой дают клятву на родовом суде: виновен – невиновен, а дальше по законам гор…
Кроме нас троих вокруг никого не видно, а вот единственное помещение церквушки неожиданно полно людьми. Мы тепло прощаемся с нашим неожиданным гидом и продолжаем свой путь в тишину откровений. Разреженный воздух гор, величие их вершин, суровый, лишённый всякого привычного уюта, уклад местной жизни, погружает в странное оцепенение…
Погода постепенно начинает портиться. Бредём дальше, преодолевая рытвины, сугробы, подъёмы и спуски по скользкой земле… накрапывает дождь. В поисках укрытия, оказываемся под каким-то навесом и обнаруживаем, что мы тут не одни. Мужчина средних лет, турист из Питера, хорошо образован, многим интересуется, о многом начитан. Ведём приятный разговор об истории Грузии, сравниваем уклад жизни в разных частях света в IХ веке… Европа, Россия, Грузия, Ушгули… Наша интеллектуальная беседа прерывается отборным матом, судя по голосу, исходящему из уст более чем юного создания. Значение фразы не замысловато, в переводе на простой разговорный прозвучало бы как: «Где ты мама? Пойдём уже дальше!» Вот только в оригинале, эта фраза была расцвечена таким количеством соединяющих слов, что нам оставалось только дружно присвистнуть, от неожиданности. Наш собеседник, нимало не смущаясь, сообщил, что это его сын-шестилетка с женой — приучаем ребёнка к путешествиям…- пояснил он при этом Мы оба попытались убедить себя, что нам это просто померещилось в завывании ветра, а посему, как ни в чём не бывало, продолжили нашу увлекательную беседу до того самого момента, когда её также неожиданно прервал ответный зов матери малыша. Ребёнок самостоятельно поднялся на довольно высокую вершину, дождь усиливался и крутые склоны этой вершины стремительно покрывались водными потоками. Именно об этом и сообщала малышу мать, требуя немедленно спуститься вниз, обращаясь к нему на уже знакомом нам диалекте, демонстрируя богатейший лексикон и свободное владение словом. Речь нашего собеседника продолжала оставаться академически чистой и безупречной, знания поражали своей широтой, а мы с трудом сдерживали душащий нас смех.
Забавное семейство растворилось в тумане, и мы опять были предоставлены себе. Больше всего тянуло сесть на траву склона и погрузиться в молчаливое созерцание. Это место трудно было назвать уютным или ухоженным. Всё вокруг поражало скудностью, обшарпанностью, запустением, но было что-то ещё, что заставляло смотреть на это не с жалостью, не с сожалением, а с каким-то непонятным уважением и даже восхищением. Хотелось примерить на себя этот суровый быт, эту отдалённость от всего света, это смиренное приятие… Исполинское величие, сродни Сванским башням, заставляло выпрямить спину, глубоко вдохнуть горный воздух и застыть, презрев моросящий дождь, неумолимо текущее время и надвигающуюся темноту. В дверях-проёмах покосившихся, вросших в землю жилищ, иногда появлялись люди. Почему-то это казалось странным, невероятным… почти волшебным…
В назначенное время мы спустились к нашему минибусу. Кроме Зазы около него никого не было. По плану нам ещё предстояло подняться чуть выше к самой высокогорной церкви, но наши попутчики явно опаздывали. Как объяснил нам Заза, двое мужчин из Польши решили остаться в этих краях на несколько дней, а вот россияне исчезли, как будто их земля поглотила: никто их не видел и, что удивительно, даже не слышал. В его голосе слышалось отчаяние. Ещё немного и начнут спускаться сумерки, непрерывно моросящий дождь неумолимо размоет дорогу, его машина без необходимого веса, без пассажиров, по такой дороге не сможет подняться наверх, да и вниз лучше ехать полной машиной, чем пустой.
— Если это место так популярно и даже занесено в уникальные, охраняемые места Юнеско, почему здесь не могут сделать нормальную дорогу? – пытаемся мы разрядить вопросами нарастающее беспокойство нашего водителя.
— Вот именно по этой причине и не строят… чтобы не нарушить уникальность… о людях, в таких случаях, никто не думает. Европейцы и противятся строительству нормальной дороги… охраняют историю.
Около нас, резко осадив гнедого коня, возникает необычный всадник: Тетенька, дяденька! Не хотите прокатиться?
Всаднику на вид не более пяти лет. Ладный, круглолицый с огромными голубыми глазами… чуть поодаль, на поводке у него ещё один конь – для туристов.
— А вот и наша звезда – представляет его Заза. – Вы ещё не успели посмотреть фильм об этих краях? Художественный, но снимался прямо тут, и многие жители принимали участие в съёмках. А этот вот горец у нас там на главных ролях, правда тогда он был совсем маленьким.
Поняв, что с нами у него ничего не выгорит, он продолжает своё неизменное: «Тетенька,
дяденька! Не хотите прокатиться?», лихо маневрируя между туристами из других групп. Порой кто-нибудь да соглашается, и тогда он серьёзно, по-взрослому, помогает им взобраться на второго коня, а то и сразу на двоих, уступая своего, и деловито вышагивает по размытым дорогам Ушгули, ведя под уздцы коней с умиляющимися и, отчего-то смущёнными, седоками.
Узнав, что ты родом из Грузии и говоришь на грузинском, Заза переходит на родной язык, предварительно испросив моего согласия, а я записываю вашу беседу на видео – так, для потомков… на память.
Время идёт, а наших возмутителей спокойствия всё нет и нет. – Если тут есть какое-то питейное заведение – они скорее всего там, высказываем мы предположение. Заверив Зазу, что непременно их отыщем, отправляемся в единственное здесь заведение общепита, в ту деревню, что маячит на дальней вершине.
— Ой, а вот и вы! – умильно лопочет вся честная компания. Они уже дошли до стадии всеобщей любви, но видимо потеряли естественную способность передвижения. – А чего вы там видели? – с нескрываемым интересом спрашивают они. – А не выпьете ли вы с нами?
— Скажите, а вам не мешает, что вас уже час как ждут? – в тон им спрашиваю я, с трудом сдерживая желание сказать нечто совсем иное. Они пытаются подняться, но им это даётся с трудом. Приходится подгонять и увещевать. Дождь тем временем усиливается, холодный ветер дует в спины, и подгоняемые им, они несутся вниз под откос, для согрева, горланя благим матом. В машине, немного отогревшись, они опять начинают приставать к Зазе, останавливая машину на крутых поворотах, для того чтобы облегчить свои мочевые пузыри, или утолить непреодолимые рвотные порывы. К счастью, утомившись от трудов праведных, они впадают в глубокое алкогольное забытьё, и мы благополучно доезжаем до нашей гостиницы.
Заза, несмотря на наши возражения, возвращает нам часть денег за поездку, просит прощения за то, что не показал нам церковь и берет с нас слово, что, когда бы мы ни приехали опять в эти места, разыщем его и он отвезет нас в любое место, без всякой оплаты. Оставшиеся россияне, продолжают выпаривать алкогольные пары и сотрясают машину богатырским храпом…
Ушгули начинает казаться миражом, Местия – почти столичным городом, и тут мы вспоминаем о нашем невольном открытие утром того же дня. Как давно это было… Осознание того, что мы всё это время, накручивали километры, и сетовали на отдалённость нашей гостиницы от центра, но так и не догадались, что живём в САМОМ центре, что соседний дом и есть наш любимый ресторан, просто с другой стороны, что и кинотеатр около нашего жилья и полиция находятся в месте, центральнее которого и быть не может… Это было необъяснимо, загадочно, как бы нарочно задумано… Знай мы с самого начала, что всё необходимое нам находится за углом, мы так бы и не увидели ни церкви, парящей над городом, ни безумных желтых ковров местных дворов, ни школы за рекой, ни самой реки, несущей свои воды с гор в далёкие долины внизу, ни одинокой колокольни монастыря… Наскоро поужинав в полюбившемся нам уже ресторане, всё ещё прибывая в шоке от такой дезориентации, мы отправились на последний сеанс единственного в городе кинотеатра, в котором показывают всего один фильм, тот, о котором поведал нам Заза…
