Музыка просачивается через стены, проникает сквозь раму окна, клубится по углам, под потолком и на стыках стен, наполняя всю комнату густым туманом… Ближе к центру туман отступает, образуя прозрачный круг. Здесь, на небольшом возвышении от пола, находится проигрыватель.
Пластинка непрерывно крутится под иглой. Звук идёт от стен к патефону, да и игла движется против привычного: изнутри наружу… Дойдя до края пластинки, она поднимается и возвращается на внутреннюю дорожку. Словно выгребая Нечто из глубины прошлого на поверхность настоящего… Нечто, что отодвигает туман, образуя между ним и проигрывателем тонкую полосу напряженной тишины и чистого воздуха…
Я завороженно слежу за непрерывным кружением пластинки.
Свет в комнату проникает через большое окно напротив, слева — старинный камин. Я знаю, что где-то там, за моей спиной находится дверь. Чувствую лёгкое дуновение оттуда и, по уплотнившемуся туману, понимаю, что уже не одна в комнате. Не могу повернуть голову, не могу пошевелиться… Я не принадлежу себе. Вошедший становится справа от меня и от его присутствия на меня нисходит покой. Я не могу видеть его – только постигать. Сгусток тумана, цвета осеннего неба, возникший из неведомого, но до боли знакомого… Невероятно юный и многолико мудрый… Невесомый, но весомо значимый… Всего в меру — всего через край…
Он касается моей руки, и всё приходит в движение: границы комнаты раздвигаются, исчезают камин и проигрыватель, а на полу, образуя круг, появляются 12 больших, метр на метр, серо-голубых подушек. Музыка рассеивается и ещё восемь таких же величественных Исполинов появляются передо мной. Или я перед ними? Среди них? Первый из них жестом указывает мне на одну из подушек, предлагая сесть и сам садиться, подогнув ноги, по мою правую руку. Все двенадцать подушек заняты: девять – величественно сидящими пришельцами, на одной – я, и ещё две подушки…
На восьми часах, слева от меня – Женщина. Нас разделяет один из Исполинов и мне нужно наклониться немного вперед, чтобы разглядеть её лицо. Я знакома с ней. Её взгляд беспокоит меня, выбивает из состояния покоя, лишает безмятежности. Мне неуютно с ней, но я не могу отвернуться от неё…
Крупное лицо женщины искажено гримасой боли и отчаяния. От неё веет бедой, растерянностью. Она первая нарушает тишину. Пронзительные стихи, на выдохе, рассекают воздух. Очень сильные, очень женские… Она читает низким голосом, не прерываясь, строка за строкой. Ахмадулина? Ахматова? Постепенно маска боли исчезает, уступая место достоинству и приятию. Свет появляется изнутри. Он разгорается всё ярче и ярче, подсвечивая копну её огненно-рыжих волос. Взгляд, устремлённых на меня глаз, светлеет и голос утихает. Наступает тишина. В полумраке комнаты пламя её волос отбрасывает блики на лица сидящих вокруг.
Мне ближе Цветаева…
Исполин, разделяющий нас с Женщиной, словно прочитав мои мысли, с непроницаемым лицом, подхватывает эстафету:
Я расскажу тебе — про великий обман:
Я расскажу тебе, как ниспадает туман
На молодые деревья, на старые пни.
Я расскажу тебе, как погасают огни
В низких домах, как — пришелец египетских стран —
В узкую дудку под деревом дует цыган.
Я расскажу тебе — про великую ложь:
Я расскажу тебе, как зажимается нож
В узкой руке, — как вздымаются ветром веков
Кудри у юных — и бороды у стариков.
Рокот веков.
Топот подков.
Его взгляд устремлён вдаль, а голос наполняет собой всё пространство комнаты…
Там, на горизонте, между небом и землёй медленно движется, нагруженный тяжелым товаром, караван верблюдов. Беспощадно палит солнце, усыпляюще шуршит песок, перекликаются гортанными голосами погонщики, и наступает тёмная звездная ночь пустыни… Всё плывёт перед моими глазами, следуя за голосом Исполина, сидящего по левую руку. Сейчас он замолчит и дальше говорить мне, но печать молчания легла на мои уста. Как неудобно! Идея со стихами – это моя идея… всё это для меня… Но голос не слушается и цепенеет тело. Опять не принадлежу себе. Слышу, вижу, чувствую… Меня непреодолимо клонит вправо, тянет в сон. Я пытаюсь выровняться, не упасть, но Первый Исполин, сидящий справа от меня, на виду у всех, кладёт свою ладонь на мою голову и мне не устоять… Я сворачиваюсь калачиком на подушке, кладу голову на его колени и меня подхватывает вихрь видений, звуков и слов…
Мелкий дождь начинает моросить за окном. Он всё сильнее и сильнее. Ветер направляет его под углом и капли отбивают веселую чечетку на стекле. Вода всё прибывает, пузыриться на лужах и растекается звонкими ручейками. Из-за туч выходит солнце, и струйки воды под его лучами серебрятся, пуская солнечных зайчиков в окно. Запахи начинают наполнять комнату: акация, сирень, яблони и цитрусовые… Разве так бывает? Облетают лепестки черёмухи, яблонь, каштанов, покрывая землю ковром нежнейших тонов. И опять дождь, а за ним мокрые кленовые листья: желтые, багряные, оранжевые. Их прибивает к окну, и они образуют на стекле живой витраж. Затем ветер крепчает и белые хлопья падают с неба. Причудливые ледяные узоры расползаются по стеклу. Белизна слепит глаза. Веет холодом. Весеннее солнце растапливает причудливые творения зимы, стаи диковинных птиц хлопают крыльями и их беспокойный гомон заглушает голос Шестого Исполина.
Я чувствую на себе взгляд. С трудом отрываю глаза от видений, порождаемых стихами и, только сейчас, замечаю мужчину напротив, немного левее от меня. На одиннадцати часах… Не мужчина, скорее Юноша. Длинные, черные волосы сплошной пеленой закрывают его лицо. Как у Чеслава Немена в те далекие времена… Отодвинув волосы рукой с половины лица, он приоткрывает черный, как у ворона, глаз. Чей это глаз? Мой или его? Юноша мне хорошо знаком… Друг из юности… Он смотрит на меня пристально, пытливо. Насмешливо? Я слышу знакомые стихи, но не могу понять, кто их читает… Я или он? Ощущение, как на экзамене, хотя знаю, что экзамен давно сдан… Неожиданно глаз подмигивает мне (или я ему?) и занавес волос смыкается перед его лицом. Вздыхаю с облегчением…
«Рокот веков. Топот подков» По кругу, по кругу, по кругу… Кто следующий? Против часовой стрелки…
Седьмой Исполин, Восьмой, Женщина, Девятый, Я (пропускаю свой черед), Первый, Второй, Третий, Четвертый, Пятый, Шестой, Друг юности, Седьмой…
—-
Звонок в дверь. С трудом открываю глаза. Комната наполнена музыкой. Через окно струится ярчайший свет. Пластинка крутится всё ещё не по правилам, замечаю я на ходу, и иду открывать дверь. Он стоит на пороге и улыбается мне сквозь туман. Он такой огромный, такой красивый! «Ты всё ещё спишь?» — смеётся он — «Дай руку! Пошли!».
Мы снова стоим перед проигрывателем, вглядываясь в кружение пластинки.
«Знаешь» — говорю я ему – «Она крутится неправильно, но единственно возможным путём: из глубины наружу…» Он молчит и, по разреженности воздуха, я понимаю, что опять одна. Я просыпаюсь…
—-
Луч света проникает в зазор между шторами и ложится на моё одеяло. Утро. Пора вставать.
Подхожу к окну и выглядываю в сад. Вдалеке слева — женщина с рыжей копной, а справа – юноша со шлейфом из черных волос. Женщина улыбается и машет мне рукой, а юноша приоткрывает завесу волос и подмигивает своим вороньим глазом. Я облегченно вздыхаю.
Далеко, далеко на небе начинается песчаная буря, бредёт караван, погонщики гортанно перекрикиваются, шуршит песок, где-то барабанит дождь, кружит снег, дурманят запахи весны и над всем этим плывут и плывут облака…
Я в центре, на шести часах. Друг из юности на двух, а Женщина на одиннадцати…
Бермудский треугольник снов…